|
XXV. Час от часу плененный боле Красами Ольги молодой, Владимир сладостной неволе Предался полною душой. Он вечно с ней. В ее покое Они сидят в потемках двое; Они в саду, рука с рукой, Гуляют утренней порой; И что ж? Любовью упоенный, В смятенье нежного стыда, Он только смеет иногда, Улыбкой Ольги ободренный, Развитым локоном играть Иль край одежды целовать. XXVI. Он иногда читает Оле Нравоучительный роман, В котором автор знает боле Природу, чем Шатобриан, А между тем две, три страницы (Пустые бредни, небылицы, Опасные для сердца дев) Он пропускает, покраснев. Уединясь от всех далеко, Они над шахматной доской, На стол облокотясь, порой Сидят, задумавшись глубоко, И Ленской пешкою ладью Берет в рассеяньи свою. |
XXV
Dalle grazie d’Olga avvinto D’ora in ora sempre più S’abbandona Vladimiro Alla dolce schiavitù. Non la lascia sola un attimo. Tutti e due siedono al buio Nella camera di lei; O passeggian fin dall’alba In giardino, fianco a fianco, Mano in mano e – perché no? – Lui talvolta, titubante Fra l’amore che lo inebria E una tenera vergogna Che lo turba, incoraggiato Da un sorriso d’Olga arriva A giocar con un suo ricciolo, O a baciarle il falpalà. XXVI Altre volte lui le lègge Il romanzo d’un autore Che conosce la natura Meglio di Chateaubriand, 8 Ma di tanto in tanto salta (Sono solo vuote favole, Fantasie pericolose Per un cuore di fanciulla) Due o tre pagine, arrossendo. O anche siedono in disparte Chini sugli scacchi, immersi Nei pensieri, e Lenskij elimina – Chissà dove è col cervello – La sua torre col pedone. 9 8 P. aveva nella sua biblioteca (vasta e curiosa, anche verso i nostri autori) diverse opere di Chateaubriand (1768-1848), sia in lingua originale (Le Génie du Christianisme, Atala) che tradotte (René, Les Martyrs); l’ambiguità, morale e civile, del romantico francese gli farà però preferire – come maîtres à penser – i più risolitu, e scettici, anglo-tedeschi: qui forse si accenna al Werther di Goethe. 9 “A volte, appartatisi lontano da tutti, siedono alla scacchiera, appoggiandosi coi gomiti sulla tavola, immersi in profondi pensieri, e Lenskij distrattamente prende la propria torre col pedone.” |
ONEGIN
di Aleksandr Sergeyevich Pushkin