|
XXXI. Письмо Татьяны предо мною; Его я свято берегу, Читаю с тайною тоскою И начитаться не могу. Кто ей внушал и эту нежность, И слов любезную небрежность? Кто ей внушал умильный вздор, Безумный сердца разговор, И увлекательный и вредный? Я не могу понять. Но вот Неполный, слабый перевод, С живой картины список бледный, Или разыгранный Фрейшиц Перстами робких учениц: Письмо Татьяны к Онегину Я к вам пишу - чего же боле? Что я могу еще сказать? Теперь, я знаю, в вашей воле Меня презреньем наказать. Но вы, к моей несчастной доле Хоть каплю жалости храня, Вы не оставите меня. Сначала я молчать хотела; Поверьте: моего стыда Вы не узнали б никогда, Когда б надежду я имела Хоть редко, хоть в неделю раз В деревне нашей видеть вас, Чтоб только слышать ваши речи, Вам слово молвить, и потом Все думать, думать об одном И день и ночь до новой встречи. Но говорят, вы нелюдим; В глуши, в деревне всё вам скучно, А мы... ничем мы не блестим, Хоть вам и рады простодушно. Зачем вы посетили нас? В глуши забытого селенья Я никогда не знала б вас, Не знала б горького мученья. Души неопытной волненья Смирив со временем (как знать?), По сердцу я нашла бы друга, Была бы верная супруга И добродетельная мать. Другой!.. Нет, никому на свете Не отдала бы сердца я! То в вышнем суждено совете... То воля неба: я твоя; Вся жизнь моя была залогом Свиданья верного с тобой; Я знаю, ты мне послан богом, До гроба ты хранитель мой... Ты в сновиденьях мне являлся, Незримый, ты мне был уж мил, Твой чудный взгляд меня томил, В душе твой голос раздавался Давно... нет, это был не сон! Ты чуть вошел, я вмиг узнала, Вся обомлела, запылала И в мыслях молвила: вот он! Не правда ль? я тебя слыхала: Ты говорил со мной в тиши, Когда я бедным помогала Или молитвой услаждала Тоску волнуемой души? И в это самое мгновенье Не ты ли, милое виденье, В прозрачной темноте мелькнул, Приникнул тихо к изголовью? Не ты ль, с отрадой и любовью, Слова надежды мне шепнул? Кто ты, мой ангел ли хранитель, Или коварный искуситель: Мои сомненья разреши. Быть может, это всё пустое, Обман неопытной души! И суждено совсем иное... Но так и быть! Судьбу мою Отныне я тебе вручаю, Перед тобою слезы лью, Твоей защиты умоляю... Вообрази: я здесь одна, Никто меня не понимает, Рассудок мой изнемогает, И молча гибнуть я должна. Я жду тебя: единым взором Надежды сердца оживи, Иль сон тяжелый перерви, Увы, заслуженным укором! Кончаю! Страшно перечесть... Стыдом и страхом замираю... Но мне порукой ваша честь, И смело ей себя вверяю... |
XXXI Ho davanti a me la lettera; Per me è come una reliquia, Con segreta ansia la leggo E non posso mai saziarmene. Chi può averle mai ispirato Così tanta tenerezza E graziosa sciatterìa? Tante amabili sciocchezze E uno sproloquiar del cuore Che più avvince e più fa male? Non riesco a concepirlo. Ma ecco a voi una traduzione Incompleta: scialba copia D’un vivente quadro, un Freischütz23 Che eseguito sia da gracili Dita di timide allieve: Lettera di Tatiana a Onegin Io vi scrivo – che altro più? Cosa posso dire ancora? Lo so, adesso voi potreste Castigarmi col disprezzo. Ma se un po’ di pietà avete Per la mia infelice sorte, Non mi cestinate. Io, prima, Non volevo dirvi niente; La vergogna mia, credetemi, Mai l’avreste conosciuta, Se speranza avessi avuto Di vedervi in casa nostra, Anche solo raramente, Anche un giorno a settimana: Ascoltarvi conversare, Dirvi solo una parola, E pensare poi, pensare Giorno e notte sempre a quello, Fino al successivo incontro. Siete, dicono, un misantropo; V’annoiate in questa landa, E noi... certo, non brilliamo, Anche se, semplicemente, Siamo lieti di vedervi. Ma perché siete venuto? In quest’angolo remoto Non avrei mai conosciuto Voi, né questo amaro strazio. E col tempo avrei, chissà, Acquietato i turbamenti Di quest’anima inesperta; Chissà, un altro avrei trovato Di mio gusto, e sarei stata Una buona madre e moglie. Un altro!... No, a nessuno Avrei dato mai il mio cuore! Questo è scritto lassù... questo Volle il cielo: io sono tua; Pegno è stata la mia vita Di certezza: incontrar te; Lo so, è Dio che t’ha mandato, Il mio angelo custode Tu sarai fino alla tomba... Tu apparivi nei miei sogni, Non ti conoscevo e già Mi eri caro, mi sfiniva L’incantevole tuo sguardo 24 E da tempo nella mia anima Risuonava la tua voce... No, che non è stato un sogno! T’ho riconosciuto sùbito: Ebbi un colpo quando entrasti, Mi dissi: “Eccolo!”, e avvampai. Non sentivo forse te Che in silenzio mi parlavi, Quando un povero aiutavo, O pregando confortavo La mia anima agitata? E proprio ora, in questo istante, Non sei tu, cara visione, Che nel terso buio riluci E t’accosti al mio guanciale? Che amoroso mi consoli Sussurrandomi parole Di speranza? Chiunque sei, Il mio angelo custode O un astuto tentatore, Ora dissipa i miei dubbi. Forse tutto questo è vano, L’illusione d’un’ingenua! La cui sorte è ben diversa... E sia pure! La mia sorte D’ora in poi è nelle tue mani, Ai tuoi piedi piango, imploro La tua protezione... Credimi: Io son sola qui, nessuno Mi capisce in questa casa, Non ci sto più con la testa, Chiusa in me dovrò morire. T’aspetto: un solo sguardo, E ravviva le speranze Del mio cuore, oppure spezza Questo sogno insopportabile, Col tuo – giusto ahimé – rimprovero! E finisco. Di rileggere Ho terrore... Sto morendo Di vergogna e di paura... Ma ho garante il vostro onore, Con coraggio a lui m’affido... 23 Il Franco Cacciatore di Carl Maria von Weber, di gran moda nei teatri e salotti dell’epoca. 24 Peccato non poter usare qui ‘meraviglioso’ – cinque sillabe contro le due del russo čùdnyj: l’incanto procede dall’oggetto, la meraviglia dal soggetto. |
ONEGIN
di Aleksandr Sergeyevich Pushkin