|
XXV. Кокетка судит хладнокровно, Татьяна любит не шутя И предается безусловно Любви, как милое дитя. Не говорит она: отложим - Любви мы цену тем умножим, Вернее в сети заведем; Сперва тщеславие кольнем Надеждой, там недоуменьем Измучим сердце, а потом Ревнивым оживим огнем; А то, скучая наслажденьем, Невольник хитрый из оков Всечасно вырваться готов. XXVI. Еще предвижу затрудненья: Родной земли спасая честь, Я должен буду, без сомненья, Письмо Татьяны перевесть. Она по-русски плохо знала, Журналов наших не читала, И выражалася с трудом На языке своем родном, Итак, писала по-французски... Что делать! повторяю вновь: Доныне дамская любовь Не изъяснялася по-русски, Доныне гордый наш язык К почтовой прозе не привык. |
XXV La civetta a freddo vàluta, Ma Tatiana ama sul serio E all’amore s’abbandona Da bambina, senza remore. Lei non dice: “Tempo al tempo – Dell’amore il prezzo alziamo: Meglio in trappola cadrà; Di speranze stuzzichiamo Prima la sua vanità, Poi gli straccheremo il cuore Col chissà, forse, vedremo, E a calor di gelosia Poi glielo rianimeremo; Altrimenti il furbo schiavo, Annoiato dal piacere, Sarà pronto a liberarsi Dai suoi ceppi a ogni momento.” XXVI Altro intoppo: mi sa che Per salvar l’onore patrio Dovrò qui tradur la lettera Di Tatiana. Lei sapeva Poco il russo, le riviste Nostre non leggeva, e a stento Nel suo idioma si esprimeva; Così, in francese scriveva... Cosa farci? Mi ripeto: Mai l’amore delle dame S’è finora espresso in russo, Mai la nostra fiera lingua S’è adattata, fino ad oggi, Alla prosa epistolare. |
ONEGIN
di Aleksandr Sergeyevich Pushkin