|
XIII. Друзья мои, что ж толку в этом? Быть может, волею небес, Я перестану быть поэтом, В меня вселится новый бес, И, Фебовы презрев угрозы, Унижусь до смиренной прозы; Тогда роман на старый лад Займет веселый мой закат. Не муки тайные злодейства Я грозно в нем изображу, Но просто вам перескажу Преданья русского семейства, Любви пленительные сны 11 Да нравы нашей старины. XIV. Перескажу простые речи Отца иль дяди старика, Детей условленные встречи У старых лип, у ручейка; Несчастной ревности мученья, Разлуку, слезы примиренья, Поссорю вновь, и наконец Я поведу их под венец... Я вспомню речи неги страстной, Слова тоскующей любви, Которые в минувши дни У ног любовницы прекрасной Мне приходили на язык, От коих я теперь отвык. 11“Avvincenti sogni d’amore”. |
XIII Ma c’è un senso in questo, amici? Forse, per voler del cielo, Smetterò d’esser poeta, Di covare un altro demone, E, infischiandomi d’Apollo, Mi darò all’umile prosa. Un romanzo in vecchio stile Mi rallieterà il tramonto: Non vi terrorizzerò Coi tormenti misteriosi Della malvagità. No: Vi racconterò, alla buona, Una storia familiare, Un amore coi suoi sogni, E le antiche usanze russe. XIV Esporrò i discorsi semplici D’un padre o un vecchio zio, Di ragazzi che s’incontrano Al ruscello o ai vecchi tigli; I tormenti della misera Gelosia, e rotture, e pianti Di riconciliazione, E daccapo liti e infine Li porterò all’altare... Ricorderò i discorsi Dell’ardente tenerezza, Le parole appassionate Che nei giorni scorsi, ai piedi D’una bella mia amorosa, Mi venivano alla bocca, E ora non mi vengon più. 12 12 “A cui ora sono estraneo, disabituato.” La prekràsnaja ljubòvnica è Amalia Rippa, che Puškin conobbe a fine estate 1823, entrambi da poco a Odessa: lei ventenne sposa d’un ricco mercante, lui ventiquattrenne confinato. Bella, alta, lunghi riccioli neri (lunghi anche i ‘piedini’, a quanto pare), cappello nero da uomo e abiti da amazone, fumatrice accanita, bruciò in amori e divertimenti quel po’ che le restava da vivere: morirà di tisi due anni dopo a Firenze, città materna. |
ONEGIN
di Aleksandr Sergeyevich Pushkin