|
XIX. Зато и пламенная младость Не может ничего скрывать. Вражду, любовь, печаль и радость Она готова разболтать. В любви считаясь инвалидом, Онегин слушал с важным видом, Как, сердца исповедь любя, Поэт высказывал себя; Свою доверчивую совесть Он простодушно обнажал. Евгений без труда узнал Его любви младую повесть, Обильный чувствами рассказ, Давно не новыми для нас. XX. Ах, он любил, как в наши лета Уже не любят; как одна Безумная душа поэта Еще любить осуждена: Всегда, везде одно мечтанье, Одно привычное желанье, Одна привычная печаль. Ни охлаждающая даль, Ни долгие лета разлуки, Ни музам данные часы, Ни чужеземные красы, Ни шум веселий, ни Науки Души не изменили в нем, Согретой девственным огнем. |
XIX Ma la gioventù focosa Nulla sa tenersi dentro: Odio e amor, tristezza e gioia, Tutto è pronta a spifferare. Vecchio reduce d’amore Ritenendosi Eugenio Ascoltava serio il poeta Che gli apriva il proprio cuore, E gli confidava, candido, Tutto quel che d’era dentro. Fu così che agevolmente Seppe Eugenio della storia Del suo amor di gioventù: Zeppa di quei sentimenti Non più nuovi, ormai, per noi. XX Sì, lui amava come adesso Più non usa; come solo E’ destino che ami ancora La folle anima d’un poeta: Sempre e ovunque un solo sogno, Sempre un solo desiderio, Sempre un’unica tristezza. Non il gelido distacco Dello stare via tant’anni, Né l’amore per le muse, Né le esotiche bellezze, Né gli studi, né le feste, Eran valsi a far cambiare La sua anima, in cui ardeva Una fiamma verginale. |
ONEGIN
di Aleksandr Sergeyevich Pushkin