|
XLVII. Как часто летнею порою, Когда прозрачно и светло Ночное небо над Невою, И вод веселое стекло Не отражает лик Дианы, Воспомня прежних лет романы, Воспомня прежнюю любовь, Чувствительны, беспечны вновь, Дыханьем ночи благосклонной Безмолвно упивались мы! Как в лес зеленый из тюрьмы Перенесен колодник сонный, Так уносились мы мечтой К началу жизни молодой. XLVIII. С душою, полной сожалений, И опершися на гранит, Стоял задумчиво Евгений, Как описал себя Пиит. Все было тихо; лишь ночные Перекликались часовые; Да дрожек отдаленный стук С Мильонной раздавался вдруг; Лишь лодка, веслами махая, Плыла по дремлющей реке: И нас пленяли вдалеке Рожок и песня удалая... Но слаще, средь ночных забав, Напев Торкватовых октав! |
XLVII Spesso, nelle notti estive, Quando il cielo terso splende Sulla Neva, e il gaio vetro Delle acque non riflette Di Selene il casto volto, Ah, come c’inebriavamo, In silenzio, del respiro Della notte favorevole, Al ricordo dei romanzi Dei bei tempi, dell’amore D’una volta, nuovamente Spensierati, appassionati! Come un ergastolano Che nel sonno sia portato Di prigione in verde bosco, Così in sogno riandavamo Noi ai verdi anni della vita. XLVIII Di rimpianti colma l’anima, Appoggiato sul granito, Stava Eugenio pensieroso, Come si descrisse il Vate. Tutto tace; s’ode solo Il richiamo delle ronde, E lo strepito lontano Di carrozze, che d’un tratto Viene giù dalla Mil’jònnaja; Agitando i remi, naviga Sopra il fiume addormentato Una barca: e siamo presi Da un ardito canto, e un corno, Che risuona in lontananza... Ma più dolce, fra i diletti Della notte, era la musica Delle ottave di Torquato. |
ONEGIN
di Aleksandr Sergeyevich Pushkin