XXIX. Любви все возрасты покорны; Но юным, девственным сердцам Ее порывы благотворны, Как бури вешние полям: В дожде страстей они свежеют, И обновляются, и зреют - И жизнь могущая дает И пышный цвет и сладкий плод. Но в возраст поздний и бесплодный, На повороте наших лет, Печален страсти мертвый след: Так бури осени холодной В болото обращают луг И обнажают лес вокруг. XXX. Сомненья нет: увы! Евгений В Татьяну как дитя влюблен; В тоске любовных помышлений И день и ночь проводит он. Ума не внемля строгим пеням, К ее крыльцу, стеклянным сеням Он подъезжает каждый день; За ней он гонится как тень; Он счастлив, если ей накинет Боа пушистый на плечо, Или коснется горячо Ее руки, или раздвинет Пред нею пестрый полк ливрей, Или платок подымет ей. |
XXIX Ogni età cede all’amore; Ma i suoi slanci, per i giovani Cuori vergini, son come Per i campi i temporali In primavera: rinfrescano, Rinnovano, e maturano L’anima nella pioggia Delle passioni – e il suo fiore Splendido, e il suo dolce frutto La possente vita genera. Ma in età sterile e tarda, Alla svolta dei nostri anni, Com’è triste l’ombra smorta Della passione! Così Nell’autunno freddo i prati Muta in fango il temporale, E all’intorno spoglia i boschi. XXX Non c’è dubbio: di Tatiana Ahimé, Eugenio è innamorato; Notte e giorno si tormenta Nei pensier d’amore. Sordo alle severe lagne Della ragione, ogni giorno Passa sotto il suo portone;28 Le sta dietro come un’ombra; È felice se può metterle Sulle spalle il boa piumoso, O sfiorarle, ardentemente, La mano, o aprirle un varco Fra una schiera variopinta Di livree, o raccattarle Di terra il fazzoletto. 28 “Ogni giorno passa [in carrozza] sotto il suo terrazzino, l’ingresso a vetri.” |