|
XI. Мой бедный Ленской! за могилой В пределах вечности глухой Смутился ли, певец унылый, Измены вестью роковой, Или над Летой усыпленный Поэт, бесчувствием блаженный, Уж не смущается ничем, И мир ему закрыт и нем?.. Так! равнодушное забвенье За гробом ожидает нас. Врагов, друзей, любовниц глас Вдруг молкнет. Про одно именье Наследников сердитый хор Заводит непристойный спор. XII. И скоро звонкий голос Оли В семействе Лариных умолк. Улан, своей невольник доли, Был должен с нею ехать в полк. Слезами горько обливаясь, Старушка, с дочерью прощаясь, Казалось, чуть жива была, Но Таня плакать не могла; Лишь смертной бледностью покрылось Ее печальное лицо. Когда все вышли на крыльцо, И всё, прощаясь, суетилось Вокруг кареты молодых, Татьяна проводила их. |
XI
Povero Lenskij! Oltretomba, Ai confini della sorda Eternità, non lo scosse, Triste poeta, la notizia Del fatale tradimento? O sul Lete addormentato, Senza più sensi beato, Nulla più lo turba, e il mondo Per lui è chiuso anche per quello?.. È così! di là ci aspetta Un indifferente oblio. Di nemici, amici, amanti, Tacerà a un tratto la voce. Solo per ciò che fu tuo Verrà a oscena lite il coro Furibondo degli eredi. XII Presto tacque in casa Larin L’argentina voce d’Olga. Schiavo della propria sorte, Dové andar con lei l’ulano Al reggimento. La vecchia Madre, più morta che viva, Amare lacrime pianse Nel salutar la figliola. Ma non riuscì Tania a piangere: Solo triste era il suo viso Bianco, d’un pallor mortale. Quando tutti usciron fuori A sbracciarsi a salutare I due giovani in carrozza Tania scese a accompagnarli. 9 9 “Quando tutti uscirono sul terrazzino, / E tutto, nel dirsi addio, si agitò / intorno alla carrozza dei giovani / Tatiana li accompagnò.” Strofa accusata d’essere impoetica (dai soliti critici ciabattini, s’intende). |
ONEGIN
di Aleksandr Sergeyevich Pushkin