|
XLII. И шагом едет в чистом поле, В мечтанья погрузясь, она; Душа в ней долго поневоле Судьбою Ленского полна; И мыслит: “что-то с Ольгой стало? В ней сердце долго ли страдало, Иль скоро слез прошла пора? И где теперь ее сестра? И где ж беглец людей и света, Красавиц модных модный враг, Где этот пасмурный чудак, Убийца юного поэта?” Со временем отчет я вам Подробно обо всем отдам, XLIII. Но не теперь. Хоть я сердечно Люблю героя моего, Хоть возвращусь к нему конечно, Но мне теперь не до него. Лета к суровой прозе клонят, Лета шалунью рифму гонят, И я - со вздохом признаюсь - За ней ленивей волочусь. Перу старинной нет охоты Марать летучие листы; Другие, хладные мечты, Другие, строгие заботы И в шуме света, и в тиши Тревожат сон моей души. |
XLII E fantasticando, assorta, Per i campi al passo va; E in cuor suo, senza volerlo, Pensa a Lenskij, alla sua sorte; “Che sarà successo d’Olga?” Si sarà sfinita il cuore, O s’è presto consolata? E dov’è ora sua sorella? E il misantropo, lo snob Delle belle snob nemico, Dov’è quel bel tipo ombroso, L’assassino del poeta?” D’ogni cosa darò conto Dettagliato, ma a suo tempo, XLIII Non adesso. Anche se amo Il mio eroe con tutto il cuore (E a lui, certo, tornerò) Di lui ora non dirò. All’austera prosa inclinano Gli anni, gli anni la monella Rima scacciano, e anch’io – Sospirando lo confesso – Son più pigro a corteggiarla. Di scarabocchiare fogli Svolazzanti la mia penna Non ha più l’antica smania; Altri sogni, altri pensieri, Freddi, seri, il sonno turbano Della mia anima – e nel vortice Del mondo e nella quiete. |
ONEGIN
di Aleksandr Sergeyevich Pushkin