|
XXXVII. Быть может, он для блага мира Иль хоть для славы был рожден; Его умолкнувшая лира Гремучий, непрерывный звон В веках поднять могла. Поэта, Быть может, на ступенях света Ждала высокая ступень. Его страдальческая тень, Быть может, унесла с собою Святую тайну, и для нас Погиб животворящий глас, И за могильною чертою К ней не домчится гимн времен, Благословение племен. XXXVIII. XXXIX. А может быть и то: поэта Обыкновенный ждал удел. Прошли бы юношества лета: В нем пыл души бы охладел. Во многом он бы изменился, Расстался б с музами, женился, В деревне счастлив и рогат Носил бы стеганый халат; Узнал бы жизнь на самом деле, Подагру б в сорок лет имел, Пил, ел, скучал, толстел, хирел, И наконец в своей постеле Скончался б посреди детей, Плаксивых баб и лекарей. |
XXXVII
Chissà, forse a far del bene Era nato a questo mondo O anche solo per la gloria; La sua lira ammutolita Risonanti, eterni accordi Poteva alzar nei secoli. Forse a eccellere nel mondo Era destinato il poeta. Forse l’ombra sua dolente Ha portato con sé il sacro Segreto, e per noi è morta Una voce creatrice: Oltre il varco della tomba Non le arriverà, nei secoli, La lode delle genti. 16 XXXVIII, XXXIX O un destino come tutti aspettava forse il poeta. Con la gioventù l’ardore Si sarebbe spento in lui. Trasformato, detto addio Alle muse e presa moglie, In vestaglia trapuntata, Becco e contento, avrebbe In campagna conosciuto La vita così com’è: La podagra a quarant’anni, Mangia, bevi, ingrassa e annòiati, Deperisci infine e muori Nel tuo letto, fra dottori, Figli e piagnistei di donne. 16 “E oltre la soglia del sepolcro / A lei (k nej: all’ombra del poeta) non arriverà l’inno dei secoli, / La benedizione dei popoli”. |
ONEGIN
di Aleksandr Sergeyevich Pushkin