|
XLI. Однообразный и безумный, Как вихорь жизни молодой, Кружится вальса вихорь шумный; Чета мелькает за четой. К минуте мщенья приближаясь, Онегин, втайне усмехаясь, Подходит к Ольге. Быстро с ней Вертится около гостей, Потом на стул ее сажает, Заводит речь о том, о сем; Спустя минуты две потом Вновь с нею вальс он продолжает; Все в изумленье. Ленский сам Не верит собственным глазам. XLII. Мазурка раздалась. Бывало, Когда гремел мазурки гром, В огромной зале всё дрожало, Паркет трещал под каблуком, Тряслися, дребезжали рамы; Теперь не то: и мы, как дамы, Скользим по лаковым доскам. Но в городах, по деревням Еще мазурка сохранила Первоначальные красы: Припрыжки, каблуки, усы Всё те же: их не изменила Лихая мода, наш тиран, Недуг новейших россиян. |
XLI
Rumoroso e sempre uguale, Gira il turbine del valzer, Dissennato come il vortice Della gioventù; balena Una coppia dopo l’altra. La vendetta s’avvicina: Sorridendo fra sé e sé Va a invitare Olga Onegin. Con lei frulla in mezzo agli ospiti, Poi a sedere l’accompagna E con lei si mette a chiacchiera; Due minuti e ancora un valzer Fa con lei. Tutti rimangono. Lenskij non crede ai suoi occhi. XLII Incomincia la mazurca. Le mazurche d’una volta Rintronavan nei saloni: Tintinnavano gli infissi, Scricchiolava sotto i tacchi Il parquet: tremava tutto; Ora non è più così: Sul parquet lustro anche noi Con le dame scivoliamo. Ma in provincia, nei villaggi, La mazurca ha mantenuto Le attrattive sue congenite: Saltarelli, tacchi, baffi Son gli stessi: la precipite Moda, nostro tiranno, Guaio dei russi più moderni, Non è riuscita a cambiarla. |
ONEGIN
di Aleksandr Sergeyevich Pushkin