|
XXXI. Траги-нервических явлений, Девичьих обмороков, слез Давно терпеть не мог Евгений: Довольно их он перенес. Чудак, попав на пир огромный, Уж был сердит. Но, девы томной Заметя трепетный порыв, С досады взоры опустив, Надулся он и, негодуя, Поклялся Ленского взбесить И уж порядком отомстить. Теперь, заране торжествуя, Он стал чертить в душе своей Каррикатуры всех гостей. XXXII. Конечно, не один Евгений Смятенье Тани видеть мог; Но целью взоров и суждений В то время жирный был пирог (К несчастию, пересоленный) Да вот в бутылке засмоленной, Между жарким и блан-манже, Цимлянское несут уже; 26 За ним строй рюмок узких, длинных, Подобно талии твоей, Зизи, кристалл души моей, Предмет стихов моих невинных, Любви приманчивый фиял, Ты, от кого я пьян бывал! 26 Spumante prodotto nell’omonimo bacino della regione di Rostov, fra Don e Volga, giudicato dal Poeta perlomeno servito fuori luogo; vedo ora (www.vniinapitkov.ru/) che gli spumanti di Cimljansk hanno vinto tre medaglie d’oro e una d’argento al IX concorso internazionale di Mosca del 2005. Ricordo che la Ц russa, qui traslitterata con la C, vale la nostra zeta di zio, aspra. |
XXXI Da un bel pezzo non reggeva Scene, svenimenti e lacrime Di fanciulle Eugenio: troppe Già ne aveva sopportate. Già era nero di trovarsi (Un romito come lui) A quel gigantesco pranzo: Vista ora l’inquietudine Della povera fanciulla, Imbronciò e giurò, arrabbiato, Di vendicarsi a puntino Col mandare in bestia Lenskij. Poi, gustando già il trionfo, Prese a far caricature, Fra sé e sé, di tutti gli ospiti. XXXII Non fu certo solo Onegin Ad accorgersi di Tania; Ma fu proprio in quel momento Che un pasticcio succulento (Un po’ troppo, ahimé, salato) Su sé attrasse occhi e giudizi. Fra l’arrosto e il blanc-manger Già si porta lo Cimljansk, Cui fa séguito una schiera Di bicchieri alti e sottili Come i tuoi fianchi, Zizì, 27 Cristallo dell’anima mia, Fiala promettente amore: Quante volte di te, oggetto Dei miei innocenti versi, Io mi sono ubriacato! 27 Evpraksija Nikolaevna Vul’f (1809-1883), vicina di Puškin a Trigorskoe, e suo ennesimo amore. Il Poeta la conobbe nel 1817, quando lei aveva 18 anni: “Fine, bionda, scintillante, svaporata e facile al riso” – dice di lei Troyat (e pare il ritratto dell’amante ideale, simile all’Ay dorato del cap. 4, XLVI) – respinse sempre le sue avances ma gli fu sincera amica e confidente fin sul letto di morte. |
ONEGIN
di Aleksandr Sergeyevich Pushkin