|
XXIX. На миг умолкли разговоры; Уста жуют. Со всех сторон Гремят тарелки и приборы Да рюмок раздается звон. Но вскоре гости понемногу Подъемлют общую тревогу. Никто не слушает, кричат, Смеются, спорят и пищат. Вдруг двери настежь. Ленской входит, И с ним Онегин. "Ах, творец! - Кричит хозяйка: - Наконец!" Теснятся гости, всяк отводит Приборы, стулья поскорей; Зовут, сажают двух друзей. XXX. Сажают прямо против Тани, И, утренней луны бледней И трепетней гонимой лани, Она темнеющих очей Не подымает: пышет бурно В ней страстный жар; ей душно, дурно; Она приветствий двух друзей Не слышит, слезы из очей Хотят уж капать; уж готова Бедняжка в обморок упасть; Но воля и рассудка власть Превозмогли. Она два слова Сквозь зубы молвила тишком И усидела за столом. |
XXIX
Tacciono i discorsi un attimo; Dappertutto bocche masticano, Sbattono posate e piatti E tintinnano bicchieri. Ma ben presto ricomincia Il bailamme generale: Pigolii, risate, dispute, Nessun sente, tutti gridano. S’apre l’uscio all’improvviso: Entra Lenskij insieme a Onegin. “Oh Dio santo! Finalmente!” Grida la padrona. Gli ospiti Si stringono, in fretta spostano Stoviglie e sedie, e invitano A sedersi i nostri amici. XXX Proprio in faccia a Tania, siedono, Che, più bianca della luna, Più tremante d’una cerva, Nebbia vede, occhi non alza: In lei brucia, infuria il fuoco Della passione; sta male, Soffoca; nemmeno sente Il saluto dei due amici, Già le affiorano le lacrime, E’ sul punto, poverina, Di svenire; ma prevalgono Volontà e giudizio. Mormora Due parole, a denti stretti, E si siede al proprio posto. |
ONEGIN
di Aleksandr Sergeyevich Pushkin