XIX. И страшно ей; и торопливо Татьяна силится бежать: Нельзя никак; нетерпеливо Метаясь, хочет закричать: Не может; дверь толкнул Евгений: И взорам адских привидений Явилась дева; ярый смех Раздался дико; очи всех, Копыта, хоботы кривые, Хвосты хохлатые, клыки, Усы, кровавы языки, Рога и пальцы костяные, Всё указует на нее, И все кричат: мое! мое! XX. Мое! - сказал Евгений грозно, И шайка вся сокрылась вдруг; Осталася во тьме морозной Младая дева с ним сам-друг; Онегин тихо увлекает 20 Татьяну в угол и слагает Ее на шаткую скамью И клонит голову свою К ней на плечо; вдруг Ольга входит, За нею Ленской; свет блеснул; Онегин руку замахнул, И дико он очами бродит, И незваных гостей бранит; Татьяна чуть жива лежит. 20 Uno dei nostri critici trova in questi versi una sconvenienza per noi incomprensibile [NdA] |
XIX S’impaurisce ora Tatiana, Cerca in fretta di fuggire, Ma non può; con impazienza Si dimena, vuol gridare: Niente; l’uscio spinge Eugenio E agli sguardi di quei diavoli Appare la ragazza. Scrosciano selvagge risa: Occhi, zoccoli, proboscidi, Zanne, code a cresta, baffi, Lingue insanguinate, corna, Dita ossute su lei puntano; Tutti gridano: “Mia! Mia!” XX “Mia!” – fa Onegin, minaccioso, E la banda si disperde; In quel freddo buio resta Con lui sola la ragazza. Calmo Onegin la trascina In un angolo e l’accomoda Su una panca che traballa, E si china con la testa Sulla di lei spalla; a un tratto Entra Olga, e Lenskij dietro; Splende un lume; volge gli occhi, Truce, Onegin, e agita il pugno Arrabbiato con gli intrusi; Tania è più morta che viva. |