XXII. Еще амуры, черти, змеи На сцене скачут и шумят; Еще усталые лакеи На шубах у подъезда спят; Еще не перестали топать, Сморкаться, кашлять, шикать, хлопать; Еще снаружи и внутри Везде блистают фонари; Еще, прозябнув, бьются кони, Наскуча упряжью своей, И кучера, вокруг огней, Бранят господ и бьют в ладони: А уж Онегин вышел вон; Домой одеться едет он. XXIII. Изображу ль в картине верной Уединенный кабинет, Где мод воспитанник примерный Одет, раздет и вновь одет? Все, чем для прихоти обильной Торгует Лондон щепетильный И по Балтическим волнам За лес и сало возит нам, Все, что в Париже вкус голодный, Полезный промысел избрав, Изобретает для забав, Для роскоши, для неги модной, - Всё украшало кабинет Философа в осьмнадцать лет. |
XXII Sulla scena ancora impazzano Amorini, draghi e diavoli; All’ingresso ancora dormono I lacché, in pelliccia, stanchi; Dentro, ancora non la smettono Di fischiare, di tossire, Di soffiarsi il naso, battere Piedi e mani; ancora splendono Dentro e fuori i lampadari; Stanchi d’essere bardati Irrequieti ancora s’agitano I cavalli intirizziti, E i cocchieri, intorno ai fuochi, Si riscaldano le mani E bestemmiano i padroni: Ma è già uscito intanto Onegin: Corre a casa per cambiarsi. XXIII Devo farvi il quadro esatto Del solingo camerino Dove l’esemplare alunno Delle mode va a vestirsi, A spogliarsi e a rivestirsi? Tutte le minuzie che Per il ricco ghiribizzo Smercia Londra e ci spedisce Sopra i flutti del mar Baltico Contro il nostro legno e sego; Tutto ciò che il non mai sazio Gusto parigino inventa, Ben proficua attivita! Per divertimenti, lusso, E mollezze della moda, — Tutto ornava il camerino Del filosofo ventenne. [1] [1] Per ragioni di metro invecchio Onegin di due anni. |