|
XXXVIII.
И между тем душа в ней ныла, И слез был полон томный взор. Вдруг топот!.. кровь ее застыла. Вот ближе! скачут... и на двор Евгений! “Ах!” - и легче тени Татьяна прыг в другие сени, С крыльца на двор, и прямо в сад, Летит, летит; взглянуть назад Не смеет; мигом обежала Куртины, мостики, лужок, Аллею к озеру, лесок, Кусты сирен переломала, По цветникам летя к ручью, И задыхаясь на скамью XXXIX. Упала... “Здесь он! здесь Евгений! О боже! что подумал он!” В ней сердце, полное мучений, Хранит надежды темный сон; Она дрожит и жаром пышет, И ждет: нейдет ли? Но не слышит. В саду служанки, на грядах, Сбирали ягоды в кустах И хором по наказу пели (Наказ, основанный на том, Чтоб барской ягоды тайком Уста лукавые не ели, И пеньем были заняты: Затея сельской остроты!). |
XXXVIII Langue intanto la sua anima, E lo sguardo è pien di lacrime. Ma d’un tratto ecco, un galoppo! Gela il sangue: s’avvicina! Nella corte è Eugenio! “Oh!” – rapida Più d’un’ombra si precipita Tatiana all’altro ingresso, E dal portico in giardino, Senza mai voltarsi indietro, Vola, vola oltre le aiuole, Passa il prato e i ponticelli, Passa il viale che va al lago, E il boschetto: vola e spezza Le bordure di lillà, E ansimante su una panca XXXIX Cade... “E’ qui! Eugenio è qui! Oh dio mio! che avrà pensato?” Dentro il cuore, fra i tormenti, Serba un sogno di speranza; Trema, è tutta un fuoco, e aspetta: “Verrà?” Ma non sente nulla. In giardino le fantesche Nelle aiuole colgon bacche Dai cespugli e intanto, in coro, Come da istruzioni, cantano, (L’ordine era di cantare Perché quelle furbe bocche Non potessero mangiare Il raccolto del padrone: Ma che astuzia, i campagnoli!). |
ONEGIN
di Aleksandr Sergeyevich Pushkin